Политехнический окружат зеленым рвом и накроют пленкой. "Росбалт". 17 октября 2011
19.10.2011 в 14:04 | Росбалт | Advis.ru
Проект реконструкции Политехнического музея, вероятно, станет в ближайшие дни предметом живого обсуждения. Разумеется, для той части общества, которой этот музей и его проблемы интересны, – насколько эта аудитория велика, сказать сегодня довольно трудно.
Для начала – некоторые цифры и факты, поведанные корреспонденту "Росбалта" в пресс-службе Политехнического. Музей закрывается на реконструкцию в следующем, 2012 году – но пока неясно, в каком месяце. Процесс реконструкции займет по плану четыре года, и еще два года отводится на обновление коллекции. Открытие запланировано на 2018 год. В этот шестилетний период дирекция будет стараться устраивать выставки, для чего ведутся переговоры с ВВЦ. И, возможно, будет даже строиться и новое здание – для чего ведутся переговоры с МГУ на Воробьевых горах. Все переговоры протекают доброжелательно.
Предварительная стоимость работ – 7,6 млрд рублей. Деньги "нашлись": в основном, это деньги бюджетные, хотя в попечительский совет музея во главе с первым вице-премьером Игорем Шуваловым входит и большой бизнес.
Утвердил попечительский совет в минувшую пятницу и проект – впрочем, пока еще не рабочий проект, а лишь концепцию обновленного музея. Победителем конкурса стал известный японский архитектор Джунья Ишигами. Подробный же рабочий проект будет готов будущей весной, где-нибудь в марте-апреле.
В принципе, хорошо уже то, что Политехнический музей не выселяют из его величественного здания на Новой площади, – а разговоры об этом были, и весьма активные. Коммерческую ценность этих циклопических площадей и объемов в двух шагах от Кремля трудно себе даже представить. Огромна и ценность самого здания в русско-византийском (псевдорусском) стиле, которое постепенно возводилось с 1875 по 1907 год, — хотя не приходится сомневаться и в наличии желающих его снести и заменить чем-нибудь сверхциклопическим.
Выселение Политехнического было бы, безусловно, варварством. Между тем, самому музею все последние годы было все труднее и труднее защитить себя, ибо он все больше "хирел". Процесс этого захирения великого храма науки и техники длился даже не двадцать, а, пожалуй, все последние лет тридцать.
Ведь музей был призван не просто хранить старину, но наглядно демонстрировать поступь прогресса. Чем лучше сохранялись старые вещи и машины, тем величественней должны были выглядеть достижения родной и великой державы. И надо сказать, что где-то примерно до конца 1970-х годов эта задача выполнялась. Например, модели шахтных электровозиков (сами по себе довольно страшненькие) на момент их установки в музее были достижением техники и внушительно выглядели рядом с ручными кайлами и кирками и макетом дореволюционной шахты с ползающими на карачках фигурками мужичонок. А, скажем, транзисторы очень свежо смотрелись на фоне граммофонов и телефонов с рукоятками. Восхищали и огромные шкафы ЭВМ, и первые советские роботы в рыцарских шлемах.
А потом что-то случилось. И случилось где-то в 1980-е годы, когда деньги у СССР еще были, в том числе и на музеи. А вот технический прогресс в нашей стране, похоже, существенно замедлился, – видимо, и впрямь, чем сложнее становились технологии, тем хуже они давались социализму. Ну, а потом известно что – крушение Советского Союза, безденежье, практически полное отсутствие новых экспонатов.
Если жемчужиной музейного антиквариата был и является уникальный "Руссо-Балт" из царского гаража, то подобного же значения жемчужиной прогресса долгое время был макет шагающего экскаватора. Макет гиганта – и сам в некотором роде гигант: его стрела тянется через весь зал. Многие из нас в детстве имели случаи видеть, как он выполняет "шаг вперед, два шага назад", мигая красными огнями. Незатейливые эти упражнения способны были и повеселить, и впечатлить.
Пару-тройку лет назад корреспондент "Росбалта", движимый воспоминаниями о детстве, зашел в Политехнический и, между прочим, поинтересовался, не будет ли работать ЭШ. И получив предсказуемый ответ, что экскаватор уже много лет не включался, вдруг задумался – а как он вообще "шагает"-то? Неужели как "утка" на двух гидравлических лапах? Но позвольте… То, что не может чудовищного веса стальная конструкция даже секунды удерживать себя на одной лапе, было ясно и гуманитарию.
Спрашивать об этом бедную девушку-смотрителя было совершенно бесполезно. К счастью, тут же появился необычайно симпатичный и живописный дедуля в потертом пиджачке и замотанных изолентой очках. Даже трудно понять, был ли он старейшим сотрудником музея или посетителем с пенсионными льготами, – но он все популярно объяснил.
Конечно, "шагающим" экскаватор может быть назван только фигурально. "Шагание" заключается в том, что он приподнимается на обеих лапах и медленно переносит себя чуть вперед вместе со своей опорной плитой, на которой в обычное время "сидит" и вращается. Технология эта используется по сей день, но никакой революции в технике шагающие экскаваторы не произвели, и само их передвижение, похожее больше на ходьбу безногого инвалида на руках, вряд ли может кого восхитить.
С течением лет "Руссо-Балт" и ЭШ становятся все более одинаковыми предметами антиквариата. Время постепенно стирает разницу между ними. Вот примерно это же происходит и со всеми экспонатами. И как в такой ситуации быть, как пополнять коллекцию и выстраивать политику музея – даже сейчас, когда вроде бы появились деньги и образован такой мощный попечительский совет, еще далеко не ясно.
И вот, на фоне такой бедности предложен и принят суперсовременный проект реконструкции здания, рожденный в голове представителя технологического гиганта – Японии. Несколько экспертов проявляют по этому поводу серьезное беспокойство, говоря об одном и том же.
Согласно проекту Ишигами, здание Политехнического как бы "сливается с окружающей природной средой" — но поскольку никакой природной среды в центре Москвы нет, архитектор создает ее искусственно. Это как раз очень по-японски.
"Он откапывает здание до уровня фундамента, и оно получается стоящим на "ножках", — отметила в беседе с корреспондентом "Росбалта" координатор движения "Архнадзор" Наталья Самовер, которая пристально следит за судьбой Политехнического. — Нижний этот уровень окапывается таким углублением, и в этом "приямке" устраивает он природную среду: сажает деревья, травку, на 4 метра ниже уровня земной поверхности, — и это плавно перетекает в интерьер здания. В этот парк плавно переходят проемы нижнего пространства. А все, что выше уровня земли, он сохраняет очень бережно, ничем не надстраивая здание".
Таким образом, вокруг музея исчезает тротуар. "Видимо, имеется ввиду, что ходить надо будет по этой четырехметровой глубины канаве, — продолжала собеседница агентства. – притом, она оказывается на острове, который со всех сторон окружен мощным автомобильным движением, страшной вибрацией и загазованностью. Деревья в таких условиях плохо выживают. К тому же темновато в этой канаве будет, а зимой в нее будет валиться снег и всякая грязь. Чистка будет стоить немалых средств, то есть, в эксплуатации вся эта красота будет очень дорогой. Мне кажется, что архитектор знал, что у нас снег, но думал, что мы умеем его убирать".
Вторая головная боль – предстоящее перекрытие внутренних дворов с целью получения новых музейных площадей. "Что касается внутренних дворов, — рассказала Самовер. – Их три, все они технические, никак архитектурно не оформлены и никакой роли в формировании облика здания не играют. Это тот редкий случай, когда мы не возражаем против перекрытия дворов, если эти перекрытия не будут торчать наверх и искажать облик здания. И архитектор это делает: у него идея плоского перекрытия, но оно необыкновенно высокотехнологично. Это совершенно невиданное в нашей стране пленчатое перекрытие. Оно должно поддуваться теплым воздухом и иметь постоянную температуру, чтобы обеспечивать натяжение, иначе провиснет и упадет. Уже был такой случай в США на стадионе: хорошо, не убило никого, потому что было пусто. Просто эксплуатация этого покрытия будет стоить дорого".
Вывод Натальи Самовер: "Проект переусложнен и не может быть реализован в наших условиях. Его неизбежно будут упрощать – а значит, уродовать. Я очень опасаюсь, что мы получим нечто, после чего японский архитектор просто снимет свою фамилию. В общем, все хорошее уже произошло, а дальше будет одно плохое".
Как Самовер, так и театральный критик Григорий Заславский, не сговариваясь, вспоминают в данной связи историю со строительством новой сцены Мариинского театра в Санкт-Петербурге. Историю, которая глубоко удручает экспертов, и повторения которой они очень опасаются в связи с Политехническим.
"Несмотря на то, что Доминик Перро даже зарегистрировал свое агентство в России и гордо называл себя российским архитектором, выучил понятие "откат" и без акцентов произносил его по-русски, это не обеспечило ему успеха. Его красивый купольный проект, признанный всеми участниками конкурса, реализован не будет, — заметил Заславский корреспонденту "Росбалта". — Несмотря на всем известные итоги конкурса, выбирается своевольно другая компания, канадская, Доминику Перро машут ручкой, говорят спасибо, насколько я понимаю, часть затраченных усилий ему компенсируют. Но тот проект, который в итоге будет реализован, является откровенной репликой здания "Четыре сезона" в Торонто, что уже принижает значение второй сцены Маринки".
Вот этого и боятся наученные жизнью эксперты. "Архитектору, который думает, что сейчас начнет реализовываться его замысел, скажут: "Вот это мы не можем, это мы не умеем, так у нас не получится, а вот это нам запретят", — предполагает Наталья Самовер. — И начнется корректировка этой концепции на стадии подготовки рабочего проекта. Она будет корректироваться беспощадно – ломаться и портиться".
Действительно, в нашей стране, веками живущей по принципу "Не до жиру – быть бы живу", где и обычная-то уборка снега в городе является непреходящей головной болью, — начать реализовывать столь диковинный проект, при котором здание не сможет ни дня простоять само по себе, без очень скрупулезной снегоуборки и подогрева крыши? Да еще в годы мирового экономического кризиса, когда стоило бы быть готовыми к консервации любых проектов и систем? Как-то это способно скорее напугать. И ни территориальная близость к Кремлю, ни наличие государственных деятелей в попечительском совете, не успокаивают. Конечно, посетителей в музей привлекать надо. Но ведь у них никто, в общем-то, не спросил, чего они хотят.
Для начала – некоторые цифры и факты, поведанные корреспонденту "Росбалта" в пресс-службе Политехнического. Музей закрывается на реконструкцию в следующем, 2012 году – но пока неясно, в каком месяце. Процесс реконструкции займет по плану четыре года, и еще два года отводится на обновление коллекции. Открытие запланировано на 2018 год. В этот шестилетний период дирекция будет стараться устраивать выставки, для чего ведутся переговоры с ВВЦ. И, возможно, будет даже строиться и новое здание – для чего ведутся переговоры с МГУ на Воробьевых горах. Все переговоры протекают доброжелательно.
Предварительная стоимость работ – 7,6 млрд рублей. Деньги "нашлись": в основном, это деньги бюджетные, хотя в попечительский совет музея во главе с первым вице-премьером Игорем Шуваловым входит и большой бизнес.
Утвердил попечительский совет в минувшую пятницу и проект – впрочем, пока еще не рабочий проект, а лишь концепцию обновленного музея. Победителем конкурса стал известный японский архитектор Джунья Ишигами. Подробный же рабочий проект будет готов будущей весной, где-нибудь в марте-апреле.
В принципе, хорошо уже то, что Политехнический музей не выселяют из его величественного здания на Новой площади, – а разговоры об этом были, и весьма активные. Коммерческую ценность этих циклопических площадей и объемов в двух шагах от Кремля трудно себе даже представить. Огромна и ценность самого здания в русско-византийском (псевдорусском) стиле, которое постепенно возводилось с 1875 по 1907 год, — хотя не приходится сомневаться и в наличии желающих его снести и заменить чем-нибудь сверхциклопическим.
Выселение Политехнического было бы, безусловно, варварством. Между тем, самому музею все последние годы было все труднее и труднее защитить себя, ибо он все больше "хирел". Процесс этого захирения великого храма науки и техники длился даже не двадцать, а, пожалуй, все последние лет тридцать.
Ведь музей был призван не просто хранить старину, но наглядно демонстрировать поступь прогресса. Чем лучше сохранялись старые вещи и машины, тем величественней должны были выглядеть достижения родной и великой державы. И надо сказать, что где-то примерно до конца 1970-х годов эта задача выполнялась. Например, модели шахтных электровозиков (сами по себе довольно страшненькие) на момент их установки в музее были достижением техники и внушительно выглядели рядом с ручными кайлами и кирками и макетом дореволюционной шахты с ползающими на карачках фигурками мужичонок. А, скажем, транзисторы очень свежо смотрелись на фоне граммофонов и телефонов с рукоятками. Восхищали и огромные шкафы ЭВМ, и первые советские роботы в рыцарских шлемах.
А потом что-то случилось. И случилось где-то в 1980-е годы, когда деньги у СССР еще были, в том числе и на музеи. А вот технический прогресс в нашей стране, похоже, существенно замедлился, – видимо, и впрямь, чем сложнее становились технологии, тем хуже они давались социализму. Ну, а потом известно что – крушение Советского Союза, безденежье, практически полное отсутствие новых экспонатов.
Если жемчужиной музейного антиквариата был и является уникальный "Руссо-Балт" из царского гаража, то подобного же значения жемчужиной прогресса долгое время был макет шагающего экскаватора. Макет гиганта – и сам в некотором роде гигант: его стрела тянется через весь зал. Многие из нас в детстве имели случаи видеть, как он выполняет "шаг вперед, два шага назад", мигая красными огнями. Незатейливые эти упражнения способны были и повеселить, и впечатлить.
Пару-тройку лет назад корреспондент "Росбалта", движимый воспоминаниями о детстве, зашел в Политехнический и, между прочим, поинтересовался, не будет ли работать ЭШ. И получив предсказуемый ответ, что экскаватор уже много лет не включался, вдруг задумался – а как он вообще "шагает"-то? Неужели как "утка" на двух гидравлических лапах? Но позвольте… То, что не может чудовищного веса стальная конструкция даже секунды удерживать себя на одной лапе, было ясно и гуманитарию.
Спрашивать об этом бедную девушку-смотрителя было совершенно бесполезно. К счастью, тут же появился необычайно симпатичный и живописный дедуля в потертом пиджачке и замотанных изолентой очках. Даже трудно понять, был ли он старейшим сотрудником музея или посетителем с пенсионными льготами, – но он все популярно объяснил.
Конечно, "шагающим" экскаватор может быть назван только фигурально. "Шагание" заключается в том, что он приподнимается на обеих лапах и медленно переносит себя чуть вперед вместе со своей опорной плитой, на которой в обычное время "сидит" и вращается. Технология эта используется по сей день, но никакой революции в технике шагающие экскаваторы не произвели, и само их передвижение, похожее больше на ходьбу безногого инвалида на руках, вряд ли может кого восхитить.
С течением лет "Руссо-Балт" и ЭШ становятся все более одинаковыми предметами антиквариата. Время постепенно стирает разницу между ними. Вот примерно это же происходит и со всеми экспонатами. И как в такой ситуации быть, как пополнять коллекцию и выстраивать политику музея – даже сейчас, когда вроде бы появились деньги и образован такой мощный попечительский совет, еще далеко не ясно.
И вот, на фоне такой бедности предложен и принят суперсовременный проект реконструкции здания, рожденный в голове представителя технологического гиганта – Японии. Несколько экспертов проявляют по этому поводу серьезное беспокойство, говоря об одном и том же.
Согласно проекту Ишигами, здание Политехнического как бы "сливается с окружающей природной средой" — но поскольку никакой природной среды в центре Москвы нет, архитектор создает ее искусственно. Это как раз очень по-японски.
"Он откапывает здание до уровня фундамента, и оно получается стоящим на "ножках", — отметила в беседе с корреспондентом "Росбалта" координатор движения "Архнадзор" Наталья Самовер, которая пристально следит за судьбой Политехнического. — Нижний этот уровень окапывается таким углублением, и в этом "приямке" устраивает он природную среду: сажает деревья, травку, на 4 метра ниже уровня земной поверхности, — и это плавно перетекает в интерьер здания. В этот парк плавно переходят проемы нижнего пространства. А все, что выше уровня земли, он сохраняет очень бережно, ничем не надстраивая здание".
Таким образом, вокруг музея исчезает тротуар. "Видимо, имеется ввиду, что ходить надо будет по этой четырехметровой глубины канаве, — продолжала собеседница агентства. – притом, она оказывается на острове, который со всех сторон окружен мощным автомобильным движением, страшной вибрацией и загазованностью. Деревья в таких условиях плохо выживают. К тому же темновато в этой канаве будет, а зимой в нее будет валиться снег и всякая грязь. Чистка будет стоить немалых средств, то есть, в эксплуатации вся эта красота будет очень дорогой. Мне кажется, что архитектор знал, что у нас снег, но думал, что мы умеем его убирать".
Вторая головная боль – предстоящее перекрытие внутренних дворов с целью получения новых музейных площадей. "Что касается внутренних дворов, — рассказала Самовер. – Их три, все они технические, никак архитектурно не оформлены и никакой роли в формировании облика здания не играют. Это тот редкий случай, когда мы не возражаем против перекрытия дворов, если эти перекрытия не будут торчать наверх и искажать облик здания. И архитектор это делает: у него идея плоского перекрытия, но оно необыкновенно высокотехнологично. Это совершенно невиданное в нашей стране пленчатое перекрытие. Оно должно поддуваться теплым воздухом и иметь постоянную температуру, чтобы обеспечивать натяжение, иначе провиснет и упадет. Уже был такой случай в США на стадионе: хорошо, не убило никого, потому что было пусто. Просто эксплуатация этого покрытия будет стоить дорого".
Вывод Натальи Самовер: "Проект переусложнен и не может быть реализован в наших условиях. Его неизбежно будут упрощать – а значит, уродовать. Я очень опасаюсь, что мы получим нечто, после чего японский архитектор просто снимет свою фамилию. В общем, все хорошее уже произошло, а дальше будет одно плохое".
Как Самовер, так и театральный критик Григорий Заславский, не сговариваясь, вспоминают в данной связи историю со строительством новой сцены Мариинского театра в Санкт-Петербурге. Историю, которая глубоко удручает экспертов, и повторения которой они очень опасаются в связи с Политехническим.
"Несмотря на то, что Доминик Перро даже зарегистрировал свое агентство в России и гордо называл себя российским архитектором, выучил понятие "откат" и без акцентов произносил его по-русски, это не обеспечило ему успеха. Его красивый купольный проект, признанный всеми участниками конкурса, реализован не будет, — заметил Заславский корреспонденту "Росбалта". — Несмотря на всем известные итоги конкурса, выбирается своевольно другая компания, канадская, Доминику Перро машут ручкой, говорят спасибо, насколько я понимаю, часть затраченных усилий ему компенсируют. Но тот проект, который в итоге будет реализован, является откровенной репликой здания "Четыре сезона" в Торонто, что уже принижает значение второй сцены Маринки".
Вот этого и боятся наученные жизнью эксперты. "Архитектору, который думает, что сейчас начнет реализовываться его замысел, скажут: "Вот это мы не можем, это мы не умеем, так у нас не получится, а вот это нам запретят", — предполагает Наталья Самовер. — И начнется корректировка этой концепции на стадии подготовки рабочего проекта. Она будет корректироваться беспощадно – ломаться и портиться".
Действительно, в нашей стране, веками живущей по принципу "Не до жиру – быть бы живу", где и обычная-то уборка снега в городе является непреходящей головной болью, — начать реализовывать столь диковинный проект, при котором здание не сможет ни дня простоять само по себе, без очень скрупулезной снегоуборки и подогрева крыши? Да еще в годы мирового экономического кризиса, когда стоило бы быть готовыми к консервации любых проектов и систем? Как-то это способно скорее напугать. И ни территориальная близость к Кремлю, ни наличие государственных деятелей в попечительском совете, не успокаивают. Конечно, посетителей в музей привлекать надо. Но ведь у них никто, в общем-то, не спросил, чего они хотят.